УАЗДАО или ДАО, выраженное руками - Страница 41

А пока мы с Йози не торопясь собирали навесуху, тщательно избегая разговоров о важном. Обещали показать — пусть показывают, обойдусь без спойлеров. Так, болтали о всяком. Йози отчего-то вдруг запонадобилось узнать, как я себе представляю свою дальнейшую жизнь.

— Есть же что-то такое, о чём ты мечтаешь? Планы какие-то?

— Нету, Йози, ни хрена нету. Живу, как кузнечик, прыг да прыг, пока не придёт лягушка.

— Какая лягушка? — удивился Йози. Вот что значит невключённость в культурный контекст. Видать, не смотрел в детстве те же мультики.

— Полная и окончательная. Представьте себе.

— Нет, — не отставал Йози, — каким ты представляешь себя через, не знаю, десять лет?

— Йози, — поморщился я, — не еби мозг. А то это уже напоминает собеседование с тупым кадровиком в новомодных фирмах, воображающих, что они в Силиконовой долине, хотя на самом деле они в силиконовой смазке. «Каким вы видите ваше место в нашей компании через десять лет?». Они, прикинь, правда считают, что через десять лет у них ещё будет компания, и я ещё буду в ней. Притча про Насреддина, осла и падишаха их ничему не научила.

— А кто такой Насреддин и при чём тут осёл? — поинтересовался Йози. Я ж говорю, культурный контекст.

— Это такой герой народных сказаний, трикстер. Однажды он подрядился научить падишахова осла говорить по-человечески, обозначив сроком десять лет и взяв, разумеется, предоплату. Когда его спросили: «А как ты будешь отвечать за обещанное?», он ответил «За десять лет помрёт либо падишах, либо осёл, либо я».

— Мораль понятна, — задумчиво ответил Йози. — И всё же, каким и где бы ты хотел видеть себя? В идеале?

В упрямстве ему не откажешь, это точно. Я давно уже понял: если он вот так зацепится за тему, то проще рассказать ему, что он там хочет, чем отвязаться. Да и, по правде говоря, я не то чтобы об этом прям всерьёз размышлял, но иной раз задумывался, не без того.

— Знаешь, Йози, я представляю себе собственное счастье очень просто. Не надо мне заводов-газет-пароходов, не надо денег и власти над миром, не надо карьеры и успеха. Хочу построить себе дом и жить в нём.

— Просто дом? И всё?

— Не просто, а вот так как-нибудь отдельно от всего мира. Чтобы жить в нём — с семьёй или нет, это уж как получится, — но не забор в забор в квадратике рабицы, а чтобы вокруг никого…

Я вообще это давно для себя понял. Человек должен жить в доме. В совершенно отдельном, индивидуальном, настоящем доме, а отнюдь не в этих коробках из говна и бетона, в которых мы тут в массе своей обретаемся, и где какая-то похмельная сволочь может одним движением заскорузлой своей длани перекрыть нам нахуй воду. Разве это жизнь, когда ты в абсолютной зависимости от неведомого тебе сантехника с ржавым разводным ключом? И от телефонистов, которые запросто отрежут тебе весь твой интернет под корень, потому что у них «кабеля менять пора»? И от электриков, у которых «ноль отгнил», поэтому по розеткам привольно гуляет межфазовое, от которого с радостными хлопками перегорают дорогостоящие приборы жизнеобеспечения, навроде компьютера? И под эти дымные аплодисменты ты сидишь без воды, света и телефона и понимаешь, что так жить нельзя.

Квартира — это вообще не жилище человеческое, а производственная функция, обратная сторона офиса. В офисе ты работаешь, в квартире — готовишься к работе, наглаживая рубашки и заправляя организм пластмассовым говном из супермаркета. Поэтому здесь всё придумано так, чтобы ты, не дай бог, не задумался, а на кой, собственно, хуй тебе нужна эта бессмысленная деятельность. Для этого, например, в каждом многоквартирном улье есть штатный сверлильщик. Только ты задумался о смысле жизни — бзздрррр! Тррррымм! Дыр-дыр-дыр!!! — сверлит, сука. Перфоратором. Бетон. И такая тут продуманная акустика, что кажется, что он тебе непосредственно в ухо свою адскую машину наставил, аж зубы вибрируют, и ни за что не вычислить, где он, падла, сидит. Да может его и нет вовсе, сверлильщика этого, а просто специальное такое устройство где-то смонтировано. Ведь если вдуматься, то ни в одной квартире стен не хватит столько сверлить, одна сплошная дырка бы осталась. А он сверлит и сверлит, из года в год. Сколько живёшь, столько и сверлит. И в предыдущем доме сверлил, и в предпредыдущем. Нет, как хотите, а не может это быть живой человек, потому что любой бы уже сто раз заебался, а этот сверлит.

Тут главное, что? Чтобы человек сосредоточиться не мог, мыслей всяких себе не думал. И если к сверлильщику ты потихоньку привыкаешь — человек вообще, такая сволочь, ко всему привыкает постепенно, даже к тому, что зубы вибрируют, — то на этот случай придуманы соседи. Только ты ночью разделся, в кровать залез, жену нацелился обнять, или книжку почитать, или просто без затей отойти ко сну, как тут же в дверь начинают стучать и орать: «Клава, блядь, открывай!» Хотя ты вовсе и не Клава и не был Клавой сроду. И пока ты, матерясь, надеваешь штаны и думаешь, чем бы таким поувесистей этого клавоискателя отоварить по еблищу, на площадке уже вопль «Пошёл нахуй, мудило пьяное, не открою!» И ты понимаешь, что это он не в твою дверь стучал, хотя слышно так, будто в твою. И начинается долгий скандал, переходящий в мордобой и полицию, который ты рад бы не слышать — но хуй там, потому что акустика тут так специально придумана, чтоб если не ты к социуму, то уж социум точно к тебе.

Или, если соседи попались некачественные и социальные функции свои исполняют без души — тихо или не каждый день, — то придёт тебе ночью во двор некий чорный человек и начнёт орать нечеловеческим голосом: «Леееха! Лееееха! Леееха!!!». Долго так, протяжно… Помолчит минут пять, чтобы ты расслабился, и взвоет: «Да Лёха же, ебтвюмать! Выдь, попиздеть надо!». И раскроются окна домов, и дружный хор ответит ему: «Да пошёл ты нахуй!», и долго будет эхо носиться по двору, повторяя на разные лады: «нахуй, нахуй, нахуй…», как бы примериваясь к звучанию, пока не взвоет сигналка чьей-то машины и не станет орать, пока аккумулятор не сядет. А аккумуляторы сейчас делают хер знает какой ёмкости, удивительно даже. Как зимой заводить — так заебет своим стартером скрежетать под окном и капотом хлопать и всё равно хуй заведётся, а как сигналка — так всю ночь будет орать, и лишь под утро начнёт подвывать уже редко, задушенно, но особенно жалобно, как бы умирая в тоске и одиночестве, аж жалко её, непутёвую.